Стр. 90-93 из книги «Кержаки»
«Удельный князь нижегородский»
Именно так назвал Бугрова-последнего, Николая Александровича, А. М. Горький. Не в насмешку назвал, из искреннего уважения к этой колоритной фигуре, самому, пожалуй, выдающемуся представителю знаменитого купеческого рода. Унаследовав и приумножив фамильное состояние, он стал богатейшим человеком губернии, негласным лидером всей нижегородской буржуазии, главой самой многочисленной на нижегородчине старообрядческой общины беглопоповцев. Удостоился звания Почетного гражданина Нижнего Новгорода. Но влияние его выходило далеко за пределы Нижегородской губернии.
Он бывал на царских приемах в столице, был приглашен на свадьбу великой княгини Ксении (дочери императора Александра III), присутствовал на бракосочетании Николая II. Был, что называется, на короткой ноге с начальником царской охраны генералом П. А. Черевиным (охрану Александра III несли в Нижнем старообрядцы). Имел деловое общение с премьер-министром П. А. Столыпиным, министрами П. Н. Дурново, Д. С. Сипягиным, с обер-прокурором Святейшего синода К. Н. Победоносцевым, с министром финансов, а позднее премьер-министром С. Ю. Витте. С последним у него сложились настолько доверительные отношения, что Николай Александрович, будучи старше, позволял себе называть его Сережей и даже дружески похлопывать по животу. Это засвидетельствовал А. М. Горький: «Я видел, как он в 96-м году на Всероссийской выставке дружески хлопал по животу Витте и, топая ногою, кричал на министра двора Воронцова». Бытует легенда, что, когда Витте позволил себе однажды какую-то вольность в отношении Н. А. Бугрова, он предупредил его: «Смотри, граф, стоит мне только слово сказать, и ты полетишь, и еще кое-кому не поздоровится». Витте проглотил угрозу. Трудно поверить, но легенда эта весьма точно отражает всесилие Бугрова.
Можно теперь себе представить, как обращался Николай Бугров с чиновниками местными. Ублажал одних, убирал других, если мешали его делам. Многочисленные предания, бытовавшие среди нижегородцев, характеризовали Николая Александровича одновременно и жестким, и щедрым. Когда в 1897 году губернатор Н. М. Баранов, которого Горький назвал «взбалмошным», был возведен в сенаторы, Бугров якобы преподнес ему прощальный подарок: груду разорванных векселей на серебряном подносе. И сказал при этом снисходительно: «Чтобы Вашему превосходительству спалось спокойно по ночам». А с чиновников помельче запросто сбивал спесь. Говорят, однажды экипаж полицмейстера застрял на Рождественской улице, запруженной обозом, выезжавшим от бугровских лабазов в Троицком переулке. Нетерпеливый и малоопытный полицмейстер в довольно-таки резкой форме потребовал немедленно очистить ему дорогу, на что Николай Александрович спокойно ответил: «Шумишь, Ваше благородие. Да мне куда легче тебя убрать, нежели подводы». Повернулся и ушел, а через три дня полицмейстер был смещен.
Родился Николай Александрович в 1837 году (наиболее вероятная дата, хотя документальных свидетельств не сохранилось), когда делами фирмы ведал еще дед. Внук рос и формировался на деловом примере и под влиянием Петра Егоровича, который активно приобщал его к «купеческим тайнам». «Богатей, Микола, богатей, – поучал внука дед, поглаживая бородку. – В мужичьем богатстве сила. У царя в хоромах через богатство будешь. Вона Пугачев бунтом задумал взять – повесили. А если бы торговать пошел, быть бы ему министром».
Николай почитал отца, человека доброго и мягкого. Но тянулся к деятельному деду. Он и внешне в него пошел. Отец был низеньким и щуплым. Дед – крупным и крепким. Николай Александрович тоже был высок ростом, широк в плечах и полноват, с крупными чертами лица, высоким лбом и небольшой рыжей бородой. Стрижен по-купечески «в скобку», расчесан на пробор. Сохранилось несколько описаний внешности Н. А. Бугрова современниками. Земский врач Х. А. Рюриков, работавший в больнице на Сейме, описал Николая Александровича так: «Большой, толстый, с выдающимися крупными чертами лица, несколько одутловатый, небольшая рыжая с проседью борода, большой лоб, веснушчатое лицо… Походка ровная, грузная, увесистая. Говорил редко, громко, речь была непринужденная». Другой врач С. Я. Елпатьевский, поднадзорный народоволец, «пригретый» Бугровым в больнице Вдовьего дома, написал о своем хозяине: «Он был огромный, тяжеловесный, несуразный, характерного крестьянского облика. Он был человеком старого уклада по манерам, по костюму, по быту. Всегда ходил важно и медленно».
А вот как охарактеризовал Бугрова И. А. Шубин, много лет вместе с Николаем Александровичем состоявший гласным Городской думы и наблюдавший его в занятиях общественными делами. «Человек большого роста, очень полный, неизменно в длинном кафтане, он производил на всех, впервые видевших его, большое впечатление. Как будто бы огромный медведь на задних лапах вошел в комнату… Вообще он производил впечатление большое, но тяжеловесное, черноземной силы… Молчаливость и редкие выступления его в Думе всегда останавливали на себе внимание. Вообще отношение к нему было чрезвычайно почтительное, он пользовался огромным весом и влиянием». По воспоминаниям Д. Я. Васильева, лично знавшего Николая Александровича, был он «довольно твердым и жестким человеком». Существенный штрих к характеру добавляют отзывы племянника Макария Николаевича Блинова. Например, об отношении Бугрова к государственным чиновникам. «Любит дядюшка высокопоставленных людей, его и медом не корми», – заметил он как-то в беседе с Елпатьевским.
Описаний внешности и нрава Николая Бугрова сохранилось немало. Но наиболее авторитетным среди краеведов, увы, остается довольно-таки противоречивый портрет, созданный А. М. Горьким в его очерке «Н. А. Бугров». Писатель увидел Бугрова на склоне лет, не энергичным предпринимателем, а старым, больным человеком: «С лица, помятого старостью, на меня недоверчиво и скользко взглянули маленькие, усталые глазки, веко одного из них было парализовано и отвисло, обнажая белок, расписанный красными жилками, из угла глаза, от переносицы, непрерывно стекала слеза».
«Я часто встречал этого человека, – вспоминал Горький, – на торговых улицах города: большой, грузный, в длинном сюртуке, похожем на поддевку, в ярко начищенных сапогах и в суконном картузе, он шел тяжелой походкою, засунув руки в карманы, шел встречу людям, как будто не видя их, а они уступали дорогу ему не только с уважением, но почти со страхом… Лицо – неясное, незаконченное, в нем нет ни одной черты, которая, резко бросаясь в глаза, навсегда оставалась бы в памяти. Такие неуловимые, как бы нарочито стертые, безглазые лица часто встречаются у людей верхнего и среднего Поволжья, – под скучной, неопределенной маской эти люди ловко скрывают свой хитрый ум, здравый смысл и странную, ничем не объяснимую жестокость. Каждый раз, встречая Бугрова, я испытывал волнующее, двойственное чувство – напряженное любопытство сочеталось в нем с инстинктивною враждой».
Да, великий пролетарский писатель буржуазию не жаловал. Хотя и сам сознавал, что его сведения о Бугровых неполны. Поэтому в 1932 году в статье «Еще раз об “Истории молодого человека XIX столетия”» писал: «Были и у нас даровитые выходцы из крепостной деревни: Коноваловы, Морозовы, Журавлевы, Бугровы, Мамонтовы и еще многие, однако наши литераторы тоже не изобразили этих людей в своих книгах, а ведь как интересно было бы изобразить раба, который становится рабовладельцем!»
С враждебно-классовых позиций пыталась создать образ Н. А. Бугрова писательница В. Т. Жакова. Она по совету Горького приехала в Нижний Новгород, собрала материал о Бугровых и в 1936 году представила Алексею Максимовичу план своей книги по истории Нижегородского края, центральным звеном которой должен был стать очерк о Н. А. Бугрове. Она ставила перед собой задачу показать в облике Николая Александровича «образ трагически-внутренней деградации класса, обреченного на гибель, бессильного найти выход из создавшейся исторической обстановки». Она намеренно подчеркивала идею этой «деградации», хотя в реальности сталкивалась как раз с доброй памятью о Бугрове. К своему плану Жакова приложила очерк о детстве Николая Александровича, где уверяла, что вырос он «в душной тишине купеческого дома, где религиозная заповедь “не обмани” уживалась с купеческим девизом “не обманешь – не продашь”».
По ее мнению, у Николая с детства «вырастала яростная ненависть к людям, особенно к работникам: а если украдут или ограбят?» Автор очерка уверяла, что «бугровское богатство выросло через воровство и обман, через подхалимство и попрошайничество». И хотя А. М. Горький Жакову опекал (ее нередко называли даже «приемной дочерью» патриарха советских писателей), очерк ее о Бугрове он раскритиковал, назвав его «классовой галиматьей».
Гораздо более объективной выглядит оценка деловых и нравственных качеств Николая Бугрова, данная его земляком крестьянином деревни Попово, жившим впоследствии в Нижнем Новгороде Иовом Ивановичем Сентяловым. Он в своей рукописи отмечает, что Николай Александрович «высоко ценил знания, но превыше всего ставил религиозное мировоззрение, всегда с уважением относился к чужой совести, был проникнут терпеливостью к иноверию. Превыше всего была для него собственная совесть, внутреннее исповедание, которое он чтил, как завет предков. Слово его никогда не расходилось с делом. Эта цельность натуры накладывала печать на весь его нравственный облик и всю его деятельность».
Фото:
Николай Александрович Бугров
и его дар Нижнему Новгороду – «Дворец труда»
