Стр. 16-23 из книги «Кержаки»

В основе любого коммерческого начинания всегда лежит некий первоначальный капитал. В бугровском семейном бизнесе непростую задачу «первоначального накопления капитала» решал в начале XIX века удельный крестьянин Нижегородской губернии Петр Егоров, не носивший еще знаменитой фамилии. И писавшийся по отцу: Петр – сын Егоров. Из каких мест происходил основатель династии?

Откуда Бугровы родом?

Большинство краеведов до сих пор убеждены, что Бугровы вышли из деревни Попово Семеновского уезда. Деревня эта и поныне стоит в устье речки Санды при ее впадении в реку Линду на севере Нижегородской области. Однако основатель бугровской фирмы происходил не из Попово. В ревизской сказке 1811 года сказано, что Петр Егоров переведен в 1810 году в Попово из Тоскуек. Деревень с этим грустным названием в Семеновском уезде было две: одна в Дроздовской волости (теперь это деревня Залесная), другая – в Рожновской (теперь – деревня Садовая). Поповские старожилы уверены, что Петр Егорович вышел из Тоскуек рожновских, потому что они к Попову ближе. Но тут важнее не география, а ведомственная принадлежность селения. Тоскуйки рожновские были помещичьи и принадлежали вдовствующей кавалер-даме (то есть, имеющей правительственную награду) действительной статской советнице Н.Ф. Плещеевой. Вряд ли помещица отпустила бы своего крепостного в другую деревню безвозмездно, а платить за себя Петру Егоровичу было тогда нечем. Другое дело Тоскуйки дроздовские, состоявшие, как и Попово, в удельном ведомстве (то есть, выделенные еще при Павле I в удел царским родичам, не имевшим права на трон). И Петр просто перешел из одной удельной деревни в другую, что и было зафиксировано переписью 1811 года.

Пастух и батрак

Итак, родился Петр Егоров в 1785 году в Тоскуйках. Детских радостей, по-видимому, было у него немного. В четырехлетнем возрасте осиротел, скончалась мать. Отец, оставшийся с тремя детьми, среди которых Петр был старшим, вскоре привел в дом другую жену. У мачехи пошли свои дети. Судьба пасынка в бедной и многодетной семье известна. Вот и пришлось нашему герою с детских лет работать. Самый доступный деревенскому пареньку промысел – пастушечий. Начинал с подпаска, помощника пастуха в родной деревне. В шестнадцать лет пошел пастухом в соседнюю деревню Попово, где и прижился.

Можно предположить, что работу свою Петр исполнял добросовестно, во всяком случае, жители Попова доверяли ему деревенское стадо несколько лет подряд. Но пастушечье дело сезонное, летнее. А чем кормиться долгой зимой? И нанялся Петр в работники к зажиточному крестьянину И.А.Прохорову, который держал валено-сапожную мастерскую, небольшую мельницу на Линде и еще приторговывал мясом (отчего и пошло в дальнейшем семейное прозвище-фамилия Мясичевы). Смышленый батрак наловчился катать отменные поярковые шляпы-гречевники (валяный мужской головной убор из нежной шерсти молодой овцы-поярка). Работал столь виртуозно, что из одной порции сырья получал две шляпы. По воспоминаниям старожилов, «работник он был замечательный по выносливости, и когда спал – почти никто не видел». У Прохорова начал Петр постигать и тонкости мукомольного дела.

Однако деловая карьера его пресеклась, едва начавшись. Был он молод, собою пригож и нрава, скорее всего, бойкого, общительного. За ловкую игру на главном в тогдашней деревне музыкальном инструменте поповские жители прозвали его «Петрухой-балалаечником». А у хозяина заневестилась дочка Анастасия. И не удивительно, что не устояло девичье сердце перед лихим батраком, слюбились они. Сознавая, что богатый и спесивый отец не благословит брак единственной дочери с голодранцем, влюбленные тайно повенчались в старообрядческой часовне Городца, служившей главным храмом старообрядцев всего Заволжья.

Самовольство батрака вызвало такой гнев тестя, что он в сердцах выгнал непрошенного зятя из дома и с работы. Что было делать молодожену?

В родную Тоскуйку ему возвращаться было не к кому. В Попове, где он был «пришлым» и в сельском обществе не состоял, – тоже ни кола, ни двора. Оставался один выход – промысел. Но какой?

Бурлак

Неземледельческие промыслы были для заволжских крестьян делом обычным и вынужденным. П.И. Мельников-Печерский, сам выросший в этих краях, писал: «В лесном Заволжье земля холодна, неродима, своего хлеба мужику разве до масляной недели хватает, и то в урожайный год. Как ни бейся на надельной полосе, сколько страды на ней не принимай, – круглый год трудовым хлебом себя не прокормишь». Крестьяне Чистопольской волости, куда входила деревня Попово, тоже не могли прокормиться одним сельским трудом. По данным РГИА, в 1811 году они собрали всего 9393 четверти ржи, а потребность, по самым скромным подсчетам, была 13164 четверти.

Если уж мужики с наделами не могли обойтись без промысла, то у безземельного Петра Егорова другого выхода просто не было. Какое дело выбрать? Промыслы были местные и отхожие. Конечно, предпочтительнее и для властей, и для самих крестьян были промыслы местные. Традиционным заволжским ремеслом было валено-сапожное и шляпное дело. С наступлением первого зимнего пути крестьяне целыми семьями отъезжали в разные губернии для продажи заготовленных в течение лета шапок. Петр, работая на своего хозяина в Попове, освоил это мастерство досконально, но своей мастерской у него не было. А тут еще кризис заволжского шляпного производства наступил. Теснили княгининские конкуренты. Тот же Павел Иванович Мельников отразил этот процесс в своем романе «В лесах»: «Совсем подошла теперь шляпа заволжская. Хоть брось совсем, спрос малый, сбыту вовсе почти не стало… Больше всего бед наделал картуз… Угораздило крещеных у немца картуз перенять. Дешевый картуз вытеснил более ценную стародавнюю шляпу».

И пришлось Петру Егоровичу идти в промысел отхожий. Это тоже было непросто, ибо на «отход» требовался «пашпорт», за получение которого нужно было заплатить немалые деньги государству, да еще взятку чиновнику. Исполняющий обязанности генерал-губернатора Нижегородской и Пензенской губернии князь Вяземский еще в XVIII веке доносил по начальству, что «крестьянам для прокормления работою паспорта даются с превосходною против положенной в казну цены платою», т.е. за взятку. Тем более трудно было добиться выправления такого документа старообрядцам, с которых и без того любой налог взимали в двойном размере. Но деваться было некуда, поднатужился Петр, выправил «пашпорт» и, оставив молодую жену на попечение тещи, пошел на Волгу. В бурлаки.

Бурлацкий промысел, по тем временам, был крайним прибежищем бедноты. Отношение к этому занятию в обществе было пренебрежительным. К бурлакам относились как к изгоям. Профессор истории Н.Я. Аристов в исследовании «Об историческом значении разбойничьих песен», например, брезгливо называет их отребьем общества, которое выбрасывало их как лентяев, воров, пьяниц, в общем, никуда не годных людей, заклейменных кличкой «ярыги». Академик словесности Д.И. Языков, поясняя в своем «Энциклопедическом лексиконе» слово «бурлак», писал, что «эти работники состоят из сволочи грубой, пьяной».

И все-таки попасть в бурлаки было не просто, бездомных бедолаг, подобных нашему герою Петру Егорову, была тогда, как говорится, тьма-тьмущая. По исчислениям исследователя бурлачества в России Ф.Н. Родина, в 30-х годах XIX века Волгу с притоками обслуживало не менее 600 тысяч бурлаков, и почти половина из них происходила из Нижегородской губернии.

Крупнейший на Волге «бурлацкий базар» был в Рыбинске. В Нижнем Новгороде ряда (наем) бурлаков проходила дважды в году. Первый раз на Скобе, на Ивановской площади под кремлем ранней весной, когда «рушился путь», т. е. перед ледоходом. Второй раз – летом во время ярмарки у плашкоутного моста. Рядились артелями. Существовала законная норма найма бурлаков: на каждую тысячу пудов груза полагалось «восемь ног», т. е. четыре бурлака. Основных путин (бурлацких рейсов) было две: большая – от Астрахани до Нижнего. И малая – от Нижнего до Рыбинска. Нижегородцы работали, в основном, на путине малой, протяженность ее была 454 версты.

По описанию знатока волжского судоходства И.А. Шубина, на «бурлацких базарах» «народа собиралось видимо-невидимо, а улицы и площади, где проходила сама ряда, были забиты так, что по ним не только проехать, но и пройти бывало крайне трудно. Бурлаки стояли сплошной массой, но по артелям. Каждая из них выбирала подрядчика, который вел переговоры с судохозяевами».

Вот на такой базар и являлся в Нижний много лет подряд Петр Егоров сын, основатель знаменитого впоследствии купеческого рода Бугровых. По воспоминаниям знавших его, был он ладно скроен, обладал недюжинной физической силой и общительным характером. Потому быстро вошел в бурлацкую среду, снискал уважение и собратьев-бурлаков, и хозяев-судовладельцев. Об этом писал известный бытописатель и глава Нижегородской удельной конторы В.И. Даль: «Петруху-балалаечника помнили купцы-старики и приказчики их как бойкого, но трезвого и смирного бурлака, который являлся на пристани еще до прилета жаворонков, как только лед на Волге начинал синеть… Кроме ложки и лямки в мешке за плечами у него была балалайка, судовщики приятельски привечали приземистого, кряжистого голыша».

Как выглядел бурлак? У каждого лямка – широкий ремень, одевавшийся через плечо. На конце лямки веревка-хвост с шишкой для прочного захлеста за бичеву, основной канат, крепившийся за мачту судна. Внешняя примета бурлака – особая войлочная шляпа «шпилек», за лентой которого, как рыцарское перо, торчала деревянная ложка.

Как распределялись обязанности внутри бурлацкой артели (ватаги)? Главою был лоцман, на память знавший фарватер реки. Бурлаки звали его «дядей». За ним следовал «водолив», оберегавший судно и груз от потопления, ему же доверялся и артельный общаг на харчи. Среди рядовых главным был «шишка», наиболее сильный, идущий впереди, хорошо знавший прибрежный путь (сакму или бичевник). «Шишка» умело выбирал тропинки между камнями и кустами, обходя заливы, пробираясь через овраги, и надежно вел ватагу, подбадривая ее и запевая бурлацкие песни. В хвосте артели шли один-два косных, в обязанности которых входило «ссаривать» бичеву (сбрасывать ее, если она цеплялась за кусты и деревья). Младшим в артели был кашевар, обычно мальчик лет 11–12 из бедной семьи, нанимавшийся за одни харчи. По наблюдениям И.А. Шубина, «вся бурлацкая масса довольно резко делилась на два разряда. Первый составляли бурлаки-профессионалы, почти все с коренной Волги, в значительной мере нижегородские». Вторую – все остальные. Можно смело полагать, что Петр Егорович, при его физической силе, общительности и врожденной смекалке, быстро вошел в состав бурлацкой элиты.

Каковы были условия договора бурлаков с купцами? Как правило, они были кабальными. Вот некоторые пункты «Условий артели бурлаков с купцом И.М. Вологдиным, заключенных 18 сентября 1817 года на проводку баржи с солью от Нижнего Новгорода до Рыбинска»: «Следуя в пути, праздно нигде не стоять и при том не пьянствовать. Соль всячески стараться сохранять, ногами не топтать, в пищу себе не брать и не продавать. Если где-либо в продолжение пути от чего-либо баржа станет тонуть и соль гибнуть, в таком случае обязаны мы, рабочие, общими силами баржу от потопа спасать и целостность соли сохранять. Если окажется, что судно потоплено и соль погибла по власти Божьей, то с рабочих ничего за нее не взыскивать и полученных ими в задаток денег не требовать. Если же откроется, что судно потоплено и соль погибла от небрежения нашего лоцмана, водолива или кашевара, в таком случае обязуемся мы все вообще ответствовать и за ту погибшую соль платить по существующей на вольную продажу цене деньги». Так что бурлацкий труд отличался не только изнурительной тяжестью своей, но и огромной материальной ответственностью.

Что касается физических тягот, то только люди с очень крепким здоровьем выдерживали их. Многие растягивали жилы на ногах. От постоянного давления лямки на грудь у многих развивалась чахотка. На бурлаках буквально «горела» одежда и обувь. За три месяца движения по большой «сакме» от Астрахани до Нижнего бурлак изнашивал до 20 пар лаптей, лямку, холщевые порты, рубаху. По воспоминаниям бывшего бурлака Д.Е. Фролова, буквально весь берег реки был устлан изношенными лаптями бурлаков. Шли бурлаки медленно, не более пяти верст в сутки, да и то, если погода позволяла. И.А. Шубин так описал бурлацкое движение: «Они ступали вперед только одной правой ногой и затем подтягивали к ней левую. Шагать одинаково обеими ногами тяжесть лямки не позволяла». У всех в памяти хрестоматийные строки Н.А. Некрасова о песне-стоне бурлаков. Бурлаки, действительно, пели-стонали. Не от веселья, а чтобы не кряхтеть от натуги. Песня помогала им следовать ритму движения, бодрила.

Кстати, бодрили себя бурлаки не только протяжными песнями, но и весьма «солеными» прибаутками. На нижегородском отрезке пути в ходу были такие, например, припевки:

Вот Слопинец да Татинец –
Всем мошенникам кормилец!
Рядом тут село Работки –
Покупай хозяин водки!
А за ним село Безводно,
Живут девушки зазорно!
Вот село Великий Враг.
В каждом доме там кабак!
А вот Кстово-то христово
Развеселое село…
Вот Кунавино село,
В три дуги меня свело…
А вот село Козино,
Много девок свезено!
Город черна Балахна
Стоит полы распахня…
В Городце-то на горе
По три девки во дворе!

Каков же был заработок у бурлаков? Он оговаривался еще во время ряды, и по тем временам был, действительно, неплохим. В среднем, 35 рублей серебром за малую путину. По условиям ряды бурлаки сразу получали задаток в половину подряда. Хотя большую часть этого задатка у них часто тут же отбирали сельские старосты и помещичьи бурмистры в уплату оброка и других повинностей. На оставшиеся гроши бурлаки «харчились» в пути. Многие бурлаки втягивались за путину в пьянство, чему потакали подрядчики. Попойка начиналась уже при найме, сделка «спрыскивалась могарычем». Сначала за счет хозяев, каждый из которых покупал своей артели вина по норме: одна четверть водки на 20 бурлаков. Хозяйское угощение разжигало аппетит, и бурлацкая ватага шла в кабак «мочить лямки». К вечеру вся ватага была пьяна.

Но это было лишь начало бурлацкого пьянства. Предприимчивые кабатчики строили свои заведения возле всех речных перекатов, где скапливались бурлаки для перегрузки кладей на малые суда, чтобы провести свои суда через мели. Так у Телячьего брода под Нижним Новгородом скапливалось обычно до 150 тяжелогруженых судов. Чтобы ускорить работу, хозяева обильно угощали бурлаков. И хозяйские гостинцы нередко перерастали здесь в повальную пьянку за бурлацкий счет. В результате большинство бурлаков возвращались из путины без гроша в кармане. И полученный жалкий расчет тоже с горя пропивали. На вопрос, много ли заработал, бурлак обычно отвечал: «Нешто как всегда, вшей много заработал».

Я неслучайно так подробно остановился на перипетиях бурлацкой жизни, чтобы показать, через какие испытания прошел наш герой. В народе тогда говорили, что лучше Христовым подаянием кормиться, чем в бурлаки идти. Но молодой Петр Егоров не сгинул в бурлацкой пучине. Конечно, он рисковал, пускаясь в этот нелегкий промысел. Но риск это был, похоже, не отчаянный, а вполне осознанный. Он был не только физически крепок и трудолюбив, но и, что в бурлацком промысле большая редкость, абсолютно трезв, как все старообрядцы. Именно трезвость вместе с рассудительностью и бойким нравом обеспечивали Петру ведущее положение в любой ватаге и помогали добиваться выгодных подрядов.

Этому способствовала и попечительская практика удельного ведомства, рекомендовавшая своим чиновникам на местах «отпускать в бурлаки группами по 10 человек с назначением одного из трезвых ответственным». Разумеется, удельные власти преследовали этим свои фискальные цели, чтобы гарантировать своевременную уплату оброка удельными крестьянами. Но и Петра Егорова такой порядок вполне устраивал, потому что именно он как человек трезвый обычно и становился этим «ответственным» и главою бурлацкой артели, получая повышенную плату. Так что уже здесь, на бурлацкой каторге, бережливый Петр Егоров сын мог положить начало своему «первоначальному накоплению». Старая вера придавала ему сил в борьбе с бурлацкими невзгодами.

Грузчик-крючник

С появлением буксирных пароходов бурлацкий промысел пошел на убыль. И Петр Егорович перебрался в грузчики. Работа эта была стабильнее, денежнее, да и к семье поближе. По свидетельству И.А. Шубина, большинство грузчиков способно было нести груз до 15 пудов, т. е. до 240 килограммов. За рабочий день (а он длился у грузчиков до 14 часов) каждый переносил обычно по 200–300, а в особо напряженные дни до 700–800 пудов. Грузчики подразделялись на «горбачей» и «крючников». «Горбачи» таскали грузы без всяких приспособлений, а «крючники» делали это с помощью железных крюков на коротких веревках. Как писал А.П. Мельников, это были «артисты» своего дела.

Грузчики, как и бурлаки, работали артелями. Во главе стояли «батыри», кои вели переговоры с грузовладельцами. В каждую артель обязательно включалось 2–3 «горбача», чей труд оплачивался выше: три «горбача» получали столько, сколько четыре «крючника». Ютились грузчики вблизи пристаней, нередко в трюмах дебаркадеров. Иногда артелью снимали комнату, где спали по 20 и более человек на нарах. Зарабатывали грузчики больше бурлаков: от 2 до 8 рублей с 1000 пудов груза. Общий заработок колебался от 150 до 250 рублей за навигацию. За вычетом расходов на питание, грузчик приносил домой от 50 до 100 рублей.

Самой стабильной в этом промысле в Нижнем считалась работа при соляных амбарах, располагавшихся вдоль берега Оки под Гребешком.

С XVII века Нижний Новгород сам стал главным «соляным складом» России. Именно сюда свозилась соль с мест ее добычи. Соль, как и хлеб, всегда относилась к главным продовольственным продуктам. Недаром до сих пор бытует обычай дорогих гостей встречать «хлебом-солью», а незваных – выпроваживать «несолоно хлебавши». В 1705 году Петром I была установлена государственная монополия на торговлю солью. Государственная соляная контора была учреждена Берг-коллегией именно в Нижнем Новгороде. Больше века контора располагалась в Нижнем в доме № 10 по улице Рождественской. С 1839 года, когда Соляную контору возглавил крупный солепромышленник князь С.М. Голицын, он перевел ее на свое подворье на той же улице, где построил для этой цели три специальных корпуса, значащихся под № 47. Теперь в главном помещении работает речная милиция, в боковых флигелях: в одном – магазин «Пчеловодство», в другом – кафе «Старый дворик».

Именно чиновники Соляной конторы помогли Петру Егорову перебраться из бурлаков в грузчики, потому что бурлачил он, в основном, на это заведение, тягая тяжелые баржи-солянки. Обратив внимание на его трудолюбие и ответственность, они сами позвали его на работу при соляных амбарах. Соляные амбары простирались вдоль Оки на три версты. Даже в 1880 году, когда государственная соляная монополия уже была отменена, под Благовещенским монастырем все еще стояли 98 таких складов. Работа при соляных амбарах была хорошо оплачиваемой и стабильной, поэтому грузчики Соляной конторы составляли своеобразную «аристократию» среди прочих ломовых бедолаг.

Вся соль, добывавшаяся в Балахне, в верховьях Камы и низовьях Волги, тяжелыми баржами-солянками свозилась в нижегородские соляные амбары. А из них малыми судами развозилась по всем губерниям центральной России по притокам Оки и Волги, по Мариинской водной системе. Так что грузовые работы кипели у соляных амбаров в течение всей навигации. Петр был крепким, привыкшим к тяжелой работе человеком. Кули с солью казались ему легче бурлацкой лямки, и он выполнял новую работу, как всегда, добросовестно. По воспоминаниям В.И. Даля, он «несколько лет сряду летовал под горою у соляных складов, у разгрузки и погрузки судов, таская на могутных плечах своих четырехпудовые кули по зыбкой клади с пристани на барку». Однажды он оступился и вместе с кулем упал в воду, разбив себя и погубив соль. Эта оплошность дорого ему обошлась. Больничных тогда не платили. Вернувшись после лечения на работу, несколько дней он таскал тяжелые кули бесплатно, возмещая утрату размокшей соли, погибшего рогожного куля и даже мочальной завязки. Все взыскали. Петр стерпел, работу не бросил. Ведь за навигацию здесь можно было заработать до 250 рублей.

Добросовестность Петра снова была замечена, и его повысили в должности. Перевели из грузчиков в сплавщики соли, сопровождавшие караваны соляных барж. Этим делом занималась Солевозная комиссия, поставлявшая соль в столицы и города центральной России по Оке, верхней Волге и Мариинской водной системе. Вот здесь, на этой работе и произошел коренной перелом в делах основоположника бугровской фамилии. Главным фактором его деятельности стала не физическая сила, которой его щедро наделила природа, а способности умственные. «Коли дал Бог человеку ум, так надобно работать и умом», – любил говорить Петр Егорович. И умело использовал возможности новой службы. Попутно с транспортировкой казенной соли занимался своими делами. Закупал разные товары в одних местах, где они были подешевле, и перепродавал в других местах, где цены на них были повыше. В результате процесс «первоначального накопления» у него заметно ускорился. Недаром нижегородский краевед И.И. Вишневский в свое время говорил, что «в богачи Бугров вышел через соль».

 Фото:
Волжские грузчики