Стр. 130-137 из книги «Кержаки»

Крупчатка от Бугровых

Итак, Н. А. Бугров перевел свои мельницы с простого размола зерна на сложный, называвшийся крупчатым. При нем зерно размалывалось постепенно, в несколько приемов. Детально описал тогдашний процесс помола И. Бернер: «Помол зерен разделяется на простой и дробный. Простой способ помола употребляется для размола ржи, тут получается один или два, много три сорта муки. Чтобы получить хорошую и белую муку, необходимо предварительно очистить зерно от всех примесей и худых зерен. Поэтому зерно сначала очищается на зерноочистительных машинах. Потом идет в обойку или обдирные жернова. Затем, смоченное водой, перемалывается на крупку или крупную муку. Она пропускается через сито для отделения тонкой (подрукавной) муки. А крупку подвергают второму, третьему, четвертому размолу, и по отсортировке получают несколько сортов муки. Сорта обыкновенно следующие: первый сорт или первач, второй сорт, третий сорт или мука серая. Число сортов различно в зависимости от устройства мельниц. Манная крупа – это белая крупка, красная мука получается из отрубей, придающих ей красноватый оттенок».

Мука-крупчатка получалась только из пшеницы твердых сортов с высоким содержанием клейковины, которые выращивались в полузасушливой зоне Среднего Поволжья. Урожайность таких сортов была ниже, чем у пшеницы мягких сортов, но качество значительно выше. Вот и охотились все мукомолы за пшеницей твёрдой. По свидетельству А. А. Клопова, Бугровы добились выдающихся успехов в крупчатом помоле. «На их мельницах выделывается пять сортов муки, кроме отрубей. Первые два сорта – крупчатка, два следующих сорта – первач или другач, пятый сорт – куличный».

По заключению Я. Н. Куприянца, «в области помолов русские мукомолы добились… больших успехов, синтезировав лучшие приемы подготовки и размола зерна, обогнав в этом отношении мукомолов Западной Европы и Америки. В начале ХХ века особенно ценным оказался опыт работы волжских мельниц, на которых в результате удачного сочетания высококачественных пшениц – твердых (перерод, арнаутка) и мягких (русак) представилась возможность составлять зерновую смесь с такой технологической характеристикой, которая обеспечивала превосходство муки исключительно высокого качества». Делая эти выводы, автор ссылается на авторитетное мнение Д. И. Менделеева.

Потому главными специалистами на русских мельницах и были так называемые крупчатники. Они компоновали новые сорта муки из различных смесей яровой и озимой пшеницы, из ее твердых и мягких сортов. Из яровых сортов предпочитали краснозерную и ее подтипы: просто красную, темно-красную, светло-красную, желто-красную, желтую, стекловидную. Высоко ценился другой сорт яровой пшеницы – дурум с подтипами: янтарная, темно-янтарная и светло-янтарная. Ценной считалась зернистая яровая пшеница с подтипами. Очень популярен был и сорт перерод. Его добавляли на 15–20 процентов в помольную смесь как «улучшитель». Из озимых сортов пшеницы предпочитали краснозерную с ее подтипами: красная, темно-красная, светло-красная, стекловидная, желто-красная, желтая. Применялась и озимая пшеница белозерная. Рожь тоже различали по сортам. Предпочитали озимую северную и ее подтипы: прикамская, поволжская, центрально-черноземная, сибирская, северо-западная. Встречалась и озимая рожь южная с подтипами: украинская, северокавказская.

Вот из этого разнообразия пшеницы и ржи крупчатники и творили мукомольные чудеса, прославившие Россию. Потому и ценили владельцы мельниц этих кудесников буквально на вес золота. По воспоминаниям нижегородских старожилов, Н. А. Бугров и сам был превосходным крупчатником, на хлебных выставках точно определял сортность муки не по ярлыкам, а по виду и на ощупь. Тем не менее, так ценил даровитых крупчатников, что платил им в пять-десять раз больше, чем управляющим мельницами. Управляющие получали от 600 до 800 рублей в год, а крупчатники – от 3 до 7 тысяч. И не только у Бугрова так. Мукомол Матвей Башкиров платил своему крупчатнику С.И. Щербакову жалование больше, чем получал сам генерал-губернатор. Помимо того предоставил ему еще бесплатную квартиру из восьми комнат и конный выезд с извозчиком.

Но вернемся к нашему герою. Как продавал свою продукцию Бугров? И оптом, и в розницу. И на родине, и за границей. До революции Россия была хлебной кормилицей Европы. Хлеб шел в европейские страны, в основном, через Калашниковскую биржу Санкт-Петербурга, работавшую на невской набережной у монастырской слободки Александро-Невской лавры. Это была крупнейшая в Европе хлебная биржа, пропускавшая в год до 30 миллионов пудов муки. Здесь были хлебные склады и магазины всех крупнейших мукомолов страны. В том числе и Бугровых.

В отечестве ведущим получателем оптовых поставок фирмы были провиантские склады российской армии. Это повелось еще со времени Петра Егоровича. И его потомки делали все, чтобы сохранить этот источник сбыта. Одновременно была развернута широкая сеть торговли розничной. Она велась через Нижегородскую ярмарку, фирменные бакалейные лавки в бугровских домах, при мельницах, на складах, в промысловых городках и селах Нижегородской губернии: в Богородске, Павлове, Ворсме, Горбатове, Балахне, Кубинцеве, Пурехе, Лукоянове, где Бугровы держали свои бакалейные лавки. Практиковалась и выездная торговля по базарным дням в различных селениях.

Богатый выбор товаров в бугровских бакалейных лавках изумил бы современного покупателя. Тогда большинство россиян выпекало хлеб дома, в русских печах. К их услугам у Бугрова была мука ржаная четырех сортов: пеклеванная (ситная), обдирная, обыкновенная и шашерная (самого низкого сорта). К праздничным дням мука пшеничная трех размолов: голубого, красного и зеленого. И каждый размол – трех сортов. Лучшая из них мука голубая, отливавшая бело-голубым оттенком. Красная мука получалась из твердой пшеницы с золотистым оттенком. Зеленая мука получалась из зерна недозрелого, что придавало ей зеленоватый тон. Продавались и специальные сорта белой муки: блинная, манная, бараночная, крендельная. Для домашнего скота можно было купить отруби пяти сортов, мучной подсев и мучную пыль. К услугам покупателей стояли мешки с мукой из различных круп: овсяной, гречневой, гороховой, и каждая – тоже трех сортов. Рядом с мучным изобилием – различные крупы: гречка-ядрица, овес, горох, пшено русское и пшено сарацинское, как тогда именовали рис, потому что в России его еще не выращивали, закупали у сарацинов, так долгое время в Европе называли мусульман. Предлагались в лавках и другие продукты: соль, сахар, солод, чай.

Цены были сравнительно невысокие, доступные любому, даже самому небогатому покупателю. Самой дорогой была мука-крупчатка голубого помола. Пятипудовый мешок (80 кг) в 1913–1914 годах продавался за 11 рублей, что составляло менее 14 копеек за килограмм. Такой же мешок лучшей ржаной муки (пеклеванной) стоил 7 рублей 12 копеек, т. е. всего 9 копеек килограмм. Гречку-ядрицу можно было приобрести по 8 копеек за килограмм. Мешок добротного русского пшена продавался за 5 рублей, т. е. по 6 копеек за килограмм. Сахар продавался в заводской упаковке того времени – «головами» по 7 рублей. Чай стоил от 1 до 2 рублей за фунт (400 граммов) со скидкой: фасованный на 10, весовой на 25 процентов.

При таких ценах на основные продукты питания рабочий человек даже с самой низкой зарплатой мог безбедно жить. И хоть и не крупчаткой голубого помола, а хлебцем подешевле, но все же в состоянии был накормить семью. Что же касается рабочих самого Бугрова, то им и вовсе неплохо жилось.

Бугровские рабочие

Число бугровских рабочих трудно поддается исчислению, потому что колебалось. Особенно резкими эти колебания были у деда и отца Николая Александровича, занимавшихся множеством различных подрядов.

У Бугрова-последнего, сосредоточившегося на мельничном и лесном деле, рабочий контингент стал стабильнее. Это были, в основном, мукомолы, лесорубы и матросы.

Самое значительное количество людей работало на Бугрова-первого, на Петра Егоровича, занимавшегося, среди прочего, трудоемкими строительными подрядами. До трех тысяч человек. По одному ярмарочному подряду 1850 года у него было занято 610 чернорабочих, 435 плотников, 84 маляра, 36 молотобойцев, 21 кузнец и 6 слесарей. Это масштаб одного подряда, а Бугров нередко одновременно вел работы по нескольким заказам.

К концу XIX века на главных бугровских мельницах, сейминских, трудилось 1 136 человек, в том числе, 45 приказчиков, 103 мукомола, 31 засыпщик, 31 грузчик-крючник, 99 выбойщиков, 138 выносчиков, 20 дневальных, 14 дровоколов, 14 подметал и пр. Всего на различных бугровских предприятиях (мельницах, буксирах, лесопилках, магазинах, складах, пристанях, лесоразработках и т. д.) трудилось в это время свыше двух тысяч рабочих и служащих.

Необычными для той поры были условия труда на бугровских предприятиях. Рабочий люд в России до самого конца XIX века был бесправен и беззащитен, зависел только от «доброй воли» хозяев, а из них мало кто раскошеливался на помощь заболевшему рабочему. Лишь с 1880-х годов вводится «фабричное законодательство», в котором предпринята попытка ограничить произвол фабрикантов и заводчиков. А Бугровы изначально создавали для рабочих своего рода соцстрах. Может быть, потому что никогда не забывали своего бедняцкого происхождения.

Во всех учебниках по истории России до сих пор утверждается, что 8-часовой рабочий день российские работяги завоевали только в 1917 году. А на бугровских мельницах он был установлен с 1880-х годов. Первоначально длительность рабочего дня и там была 12 часов. Но постепенно хозяева убедились, что тяжелая работа в пыльных мельничных условиях так изнуряет рабочих, что они от усталости теряют бдительность. После того, как в 1881 году от неосторожности рабочих у Бугровых сгорела Новишенская мельница, они перевели все свои мельницы на 8-часовой рабочий день.

А какой была оплата труда? По свидетельству городецкого старожила А. А. Курочкина, всю жизнь служившего у Бугровых, – на 1–2 рубля выше, чем у других. В строительных подрядах работа оплачивалась подённо: столяры получали по 1 рублю 50 копеек в день, пильщики, плотники и кузнецы по 1 рублю 20 копеек, каменщики и печники по 90 копеек, маляры по 85 копеек, штукатуры по 80 копеек, кровельщики по 75 копеек, молотобойцы и стекольщики по 70 копеек, чернорабочие от 40 до 60 копеек в день. В пересчете на месячный заработок это давало от 10 до 22 рублей. В 1891 году рабочие на бугровских мельницах получали от 6 до 10 рублей, матросы на буксирах от 11 до 13 рублей, водоливы на баржах от 25 до 40 рублей в месяц.

Вызывает недоумение позиция авторов в целом интересной книги «На Сейме реке» А.П. Шашкова и П.Е. Пуренкова, долгие годы руководивших бывшими бугровскими мельницами. Книжка вышла в 1990 году, а они, ссылаясь на «Нижегородскую коммуну» 1930-х годов, уверяют, что Н.А. Бугров был «самым хитрым эксплуататором…, за труд платил гроши, которых не хватало, чтобы прокормить семью». И в доказательство тоже приводят месячные заработки бугровских рабочих. «Самую низкую оплату получали сторожа и подметалы – 5 рублей в месяц, разнорабочие – 8 рублей, возчики – 10 рублей, смазчики и обойщики – от 15 до 16 рублей, сепараторщики – 20 рублей, засыпщики, кузнецы, плотники, слесари – по 25 рублей» в месяц. Все правильно. Но почему же уважаемые авторы не сопоставили эти оклады с ценами того времени? Наверное, потому что такое сопоставление вдребезги разбило бы идею об «эксплуататорской хитрости» Бугрова. Ведь новые сапоги, к примеру, стоили 5 рублей, дешевая мука – 45 копеек пуд (16 кг), пуд гречневой крупы – 66 копеек. Не будем забывать, что «гроши» эти выплачивались рабочим серебром, а торговля велась на бумажные ассигнации, стоившие в 3,5 раза дешевле серебра. Так что фактический заработок более чем утраивался.

Кроме того, рабочих на бугровских мельницах бесплатно кормили в специальных столовых, обеспечивали спецодеждой и обувью. Жили они в бесплатных домах при мельницах. Поскольку работа на мельницах была пыльной, действовали бесплатные бани и душевые. Обо всем этом рассказывала М.М. Хромова, бывшая учительница при мельнице Володиха: «На мельнице было примерно 300 рабочих. Жили в двухэтажном каменном корпусе, где была и контора управляющего. Рабочие были из окрестных деревень и жили при мельнице холостяками, семьи оставались дома, жены мужей навещали. Для семейных из дальних деревень были особые помещения. Жалование рабочих 15 рублей в месяц на хозяйских харчах. Питание – хлеб ржаной и белый, мясо, молоко, масло. Для этого при мельнице держали много коров, гусей, уток и пр. Для мукомолов, работа которых была напряженной и жаркой, варили специальный квас, для служащих – другой, покрепче. При приезде на мельницу хозяина мыли и чистили жилые помещения, так как Николай Александрович не терпел грязи, и пекли пироги с калиной. Ее запасали много в пойме Линды, и зимой парили».

А вот как оценивал положение бугровских рабочих на сейминских мельницах земский врач станции Сейма Х. А. Рюриков: «Рабочие, в смысле материальном, были обеспечены. В смысле квартирных условий все почти имели собственные дома. Рабочие были или из прилегающих деревень, или люди, которые получали возможность, так или иначе, у Бугрова построить дом… На работу брали с большим выбором, брали не всякого… Если рабочий в чем-то провинился, он уже работу получить не мог». А.А. Курочкин из Городца тоже говорил: «Чтобы поступить к Бугрову даже матросом, надо было иметь рекомендацию близких людей».

Кроме регулярной зарплаты ко всем религиозным праздникам бугровские рабочие и служащие получали продуктовые наборы, а в дни рождения всех Бугровых-хозяев – щедрые денежные вознаграждения. Служащим нередко дарились костюмы и сапоги. Условия труда на мельницах были нелегкими, и Бугровы заботились о благоустройстве рабочих мест, о технике безопасности. В 1890 году Николай Александрович просил Строительное отделение губернского правления разрешить «устроить электрическое освещение на луговых мельницах в Кантауровской волости Семеновского уезда». К сожалению, эту простую и естественную просьбу чиновники волокитили 13 лет, и лишь в 1903 году дали разрешение. На всех бугровских мельницах имелись здравпункты, где рабочие в случае необходимости получали срочную медицинскую помощь.

Потому и служили у Бугровых люди зачастую всю жизнь, семьями, поколениями. М. П. Возатов рассказывал о себе: «Служил 34 года, с 12 лет. Начинал с мальчика за пять рублей. Сапоги чистил, самовар ставил, на телеграф бегал, мало ли дел у зажиточных. Потом приказчиком стал.  А с 18 лет послал меня Николай Александрович на приемку пшеницы в Воронеже. А после этого – приказчиком в Канавинской лавке. Отслужил в армии, вернулся к Бугрову. Работал в Горбатовском уезде, заведовал четырьмя лавками в Горбатове, Павлове, Ворсме и Богородске. После русско-японской войны был назначен заведующим Новишенской мельницей на Сейме, где и был до 1917 года».

Сами Бугровы особо почитали рабочих потомственных. По воспоминаниям А. Н. Бочаровой, помимо денежного жалования, им привозили пятипудовые (80 кг) мешки ржаной и белой муки, дрова, корм для скота и птицы. «Осенью везут капусту свежую и кадками заквашенную, картофель, лук, огурцы в засоле, яблоки на всю зиму…

Кончает у кого-то мальчишка начальную школу, а Бугров помнит и говорит:
— У тебя, к слову, Степан, Ванюшка поди-ка подрастает?
— Так точно, Николай Александрович, школу первоначальную кончает.
— Вот то-то. Учить парня надо. Отдай хоть в коммерческое или другое. На учебу все от меня пойдет».

К рабочим и служащим у Бугровых относились уважительно. Они, видно, никогда не забывали, откуда сами вышли и смотрели на работников не как на «быдло», а как на партнеров по общему делу. Такие отношения были заложены еще основателем фирмы П. Е. Бугровым, на что обратил внимание П. И. Мельников-Печерский. Наблюдая, как Петр Егорович выполнял подряд по замощению кремлевского плац-парада, он записал: «Глядя на мостовщика, не знающего сноровки, Бугров сам садится на заподряженную мостовую и бьет молотком булыжник с шуточной поговоркою, что достался же крепыш своему хозяину».

Уважительное отношение к людям труда Петр Егорович внушал своим потомкам. «Однажды в субботу, когда вся семья, по старообрядческой традиции, встала на вечернюю молитву, в молельную вошел приказчик:
— Там, Петр Егорович, молодцы (так Бугров называл своих рабочих) расчету требуют, в баню людям идти.
— Ты бы, Алексашка, рассчитал рабочих.
— Батюшка, – возроптал сын, – неужели мне и Богу не помолиться? Подождут они.
На это отец строго и резонно ответил:
— Алексашка, Бог подождет, он успеет, а рабочим нужно в баню идти, их нужно рассчитать поскорее. Будет тебе лоб-то мозолить!»
Как видно, П. Е. Бугров, будучи истинно верующим старообрядцем, ставил все-таки труд выше молитвы.

С неподдельным уважением относился к людям труда и Бугров-последний, Николай Александрович. В беседе с А. М. Горьким он размышлял: «Народ у нас хороший. С огнем в душе. Его дешево не купишь, пустяками не соблазнишь… Дай-ко ты мне власть, я бы весь народ разбередил, ахнули бы и немцы, и англичане. Я бы кресты да ордена за работу давал – столярам, машинистам, трудовым, черным людям. Успел в своем деле – вот тебе честь и слава!» А в разговоре с С.Т. Морозовым накануне первой русской революции задумчиво говорил: «Не знаю, что будет… Жандарм нижегородский, генерал, дурачок, тоже недавно пугал меня. Дескать – в Сормове шевелятся рабочие… Скажем правду – рабочий у нас плохо живет, а рабочий хороший… Я вот иной раз у себя на даче, на Сейме, беседую с ними, по вечерам, в праздники. Спросишь: “Что, ребята, трудно жить?” – “Трудновато”. – “Ну, а как, по-вашему, легче-то можно?” И я тебе скажу – очень умно понимают они жизнь».

И Николай Александрович сделал для своих рабочих то, на что не решилась царская власть: учредил пенсионный фонд, отчисляя в него 5 процентов чистой прибыли, а она на бугровских предприятиях была немалая. В царской России пенсиями были обеспечены только чиновники. Судьба же пожилых, больных и увечных рабочих целиком зависела от «милостей» хозяев, а они, как правило, были глухи к народной беде. Бугровы сломали глухую стену неприязни рабочих и работодателей.

Условиям жизни бугровских рабочих даже полиция позавидовала. В 1900 году полицейский исправник Балахнинского уезда потребовал от Н. А. Бугрова «отвести квартиру с отоплением и освещением уряднику, находящемуся на должности при заводе Бугрова на Сейме». Николай Александрович отвел полицейское домогательство, ответив, что «у себя на мельнице свободных квартир не имеет». И согласился лишь выплачивать уряднику на наем квартиры по 10 рублей в месяц, как минимальный заработок рабочего. Для полицейского урядника минимальная зарплата бугровского рабочего оказалась заманчивой, и он с радостью на нее согласился. Впрочем, пользы от этих урядников было мельнице мало. Их служебная тупость раздражала хозяина. Достаточно вспомнить их предложение учредить на Сейме арестантскую ночлежку (вытрезвитель). Это в поселке, где большинство населения составляли старообрядцы-трезвенники. Затею не поддержал ни волостной сход, ни Н. А. Бугров.

Вот потому и не было на бугровских мельницах в 1905 году «недовольства рабочих системой бугровского управления», хотя революционеры и старались посеять рознь между ними и хозяином. По воспоминаниям Х. А. Рюрикова, большевик С. А. Акимов, работавший на железнодорожной станции Нижний-товарная, направлял на Сейму нелегальную литературу. Ее читали в чайной Общества трезвости. Полиция произвела обыски у Рюрикова и учителя Комова, закрыла чайную и даже разместила на станции воинскую команду из шести стражников. Стражники содержались за счет Бугрова, а пользы от них не было никакой. Службу свою они несли небрежно, пьянствовали, унижали жителей, дебоширили, вместо порядка чинили произвол. Такая «охрана» вызвала возмущение населения, и в 1908 году губернатор, по настоянию Н. А. Бугрова, отозвал «охранников» «за ненадобностью». А бугровские рабочие, невзирая на все призывы и увещевания социал-демократов, примеру сормовичей с канавинцами не последовали и в революцию не пошли.